Я сейчас хочу обратить внимание на дипломатическое измерение тотальности. В XVIII веке главной задачей войны между великими державами было обеспечить своим дипломатам лучшую позицию для переговоров. Можно сказать, что армия была шпагой дипломатического ведомства. В начале следующего века Наполеон продемонстрировал, что сильнейшая переговорная позиция это когда шпага противника выбита. Ещё лучше если твоя шпага при этом упирается ему в горло. Дипломатически, однако, шпага у горла представляет затруднение - в такой позиции очень трудно позволить противнику сохранить лицо. Мир заключённый в позиции "шпага у горла" выходил не очень прочным. Ведь договор заключённый под принуждением считается ничтожным.
Но трудности дипломатов - не проблемы военных. Поэтому континентальная военная наука (прежде всего прусская) занялась осмыслением наполеоновских войн и оттачиванием искусства выбивания шпаги, и к концу XIX века достигла в этом большого совершенства.
В Первую Мировую совершенство не сработало. Изящный балет фехтования сменился тошнотворной мясорубкой. Довольно скоро стало ясно, что при таком положении дел проигрывают все. Несмотря на осознание безвыигрышности ситуации, дипломатические усилия по прекращению войны ни к чему не привели. Видимо сказался эффект loss aversion. С другой стороны, утопическое решение ("мир без аннексий и контрибуций") не только означало бы что все бесплатно дерьма наелись, но и возвращало бы ситуацию к довоенной, не сняв ни одного из противоречий приведших к войне.
Вторая Мировая была как бы доигрыванием Первой. Однако, похоже что уроки был извлечены только технические. Например, был преодолён позиционный кризис в военном деле. В дипломатической сфере дело только усугубилось. Складывается ощущение, что основные участники приняли все меры, чтобы сделать невозможными дипломатическое маневрирование. Формально такое положение дел было закреплено в 1943 году в Касабланке, принятием Объединёнными Нациями принципа безоговорочной капитуляции, однако фактически такая ситуация сложилась ещё раньше.
Например, в 1941-43, ещё до Касабланки, Сталин прикладывает немало усилий, чтобы убедить союзников ускорить открытие фронта в западной Европе. Проблема однако была в том, что никаких средств давления на союзников Сталин не имел. Если в войнах прежних эпох союзники могли бы опасаться, что при их пассивности Россия может начать искать сепаратное дипломатическое решение и необходимость удержать Россию в войне диктовала бы необходимость активных действий, то здесь было ясно, что Сталин будет сражаться изо всех сил вне зависимости от активности союзников. Тотальный характер войны не давал ему других возможностей. Необходимости прикладывать каки-либо сверх усилия, чтобы удержать Сталина в войне не было, Гитлер с этой работой вполне справлялся.
Впрочем, видимо даже ещё раньше. Так, когда мне рассказывают, что Сталин якобы опасался, что полёт Гесса может привести к завершению англо-германской войны, я отношусь к этому скептически. Ведь в 1940-41 гг. Криппс пытался донести до советского руководства мысль, что Англия может начать искать понимания с Германией, если не найдёт понимания со стороны СССР. Однако, Сталин полностью проигнорировал все эти попытки к сближению. Вероятно по его оценкам выход Британии из войны был малоправдоподобен, и никаких телодвижений для удержания её в войне со стороны СССР не требовалось. Они и так будут воевать изо всех сил.
С принятием же принципа безоговорочной капитуляции тотальность войны получила окончательное оформление.
Тотальность войны предопределяла и тотальность мира. Наверное впервые государственная машина побеждённых великих держав разбиралась до основания победителями, и потом собиралась по их проекту (Наполеон проделывал подобную операцию со второстепенными державами, но великие лишь урезал территориально; шестая коалиция конечно устроила реставрацию Бурбонов, но коренной разборки империи Бонапарта не проводила).
